«Русским на войне»,фильму,вызвавший год назад скандал сначала в Венеции,потом в Торонто,повезло. Пауза,взятая на год подзамочного показа,пошла на пользу,восприятие того,что считается спорным,не изменилось,но окончательно устоялось.
Обычные люди в необычных обстоятельствах. Агрессоры – в повседневной жизни
Снимок экрана
Идополнительный бонус: опоздание оказалось синхронизировано сшироко разрекламированной дискуссией оботношении ктем,про кого это кино снято,— ктем самым пришедшим покорять Украину «русским навойне». Которыми витоге оказались нетолько те,кто наней оказался.
Одни изнас
Даже недоброжелателя признают,что фильм как минимум небездарен,игде-то даже талантлив,хоть,конечно,инеЛенни Рифеншталь.
Правда. Это не«Олимпия» иужтем более не«Триумф воли»— нипозамыслу,нипоисполнению. Ноэто инеодин израссчитанных набыстрое лауреатство проектов,озаренных открытиями вроде того,что потусторону линии фронта— такиеже люди,как ипоэту. Новэтом изаключается первая проблема фильма: даже для тех изних,кто считает фильм талантливым,считают это знаком особой дерзости,скоторой нарушаются главные табу восприятия войны.
Между тем,Анастасии Трофимовой удалось несолидаризоваться сосвоими героями. Аэто непросто. Эти герои— люди,отних зависит еебезопасность,она натой стороне,накоторой «наши»,анадругой,получается,«враг»,накрывающий ихвместе снею дальнобойной артиллерией. Лишь однажды унее вырывается вразговоре «нам» там,где должно звучать «вам» – а можно было бы и поправить при монтаже.
Нужно преодолевать иобаяние среды,вкоторой тыживешь месяцами,и,наоборот,антипатию кабсолютно чуждым людям. Вобщем,создать облако,прозрачное,нонепроницаемое,спасительное,но необидное,невызывающее подозрений ивидеале понятное даже тем,кто снаружи. Иэто важно,потому успешное преодоление стокгольмского синдрому открывало путь зрительской догадке— отом,что автором,может быть,инепланировалось.
Сама Трофимова поясняла: она хотела снять кино про обычных людей внеобычных обстоятельствах. Идея небог весть какая новаторская. Даисама формулировка— будто отдельный троллинг ипровокация: обычные люди— значит,как мы,одни изнас,значит,достойные сочувствия,хотябы оценки вкаком-то человеческом измерении.
Режиссерская война
Проблема такого кино втом,что она ксамому кино отношения неимеет. Хоть никакого сочувствия вфильме нет,тема пульсирует спервых дней войны,стех пор как журналист известной телекомпании неудачно посетовал насчет трудностей вокопах,ипосегодняшний день,когда визвестной полемике сизвестным журналистом известная активистка призвала если некэмпатии,токпонимании тех самых «русских навойне».
Люди изфильма ненуждаются нивкаком сочувствии. Эти люди идовойны жили вмире,скоторым большинство спорящих несоприкасалось,ничего незнало,даинеобязано было знать,итолько война сеенадуманными,нопонятными табу поставила такойже надуманный вопрос,накоторый пришлось искать ответ. Может быть,слишком близки формулировки,вкоторых легко запутаться: дело невсочувствии,автом,чтобы почувствовать,как все устроено. Икак неустроено.
Вкино все получается намного интереснее,чем декларирует Трофимова. Дело невтом,что это обычные люди,пусть ивнеобычной ситуации. Дело втом,что Бучу иИрпень как раз такие обычные люди иустраивают. Или кто-то думает,что там орудуют сплошь прирожденные убийцы?
…Скептики подозревают вфильме постановочность. Иправильно делают. Без нее втаких начинаниях необойтись. Автор может посадить человека наБТР,заставить его бриться всамых неуютных условиях ипод страшный ираскатистый интершум говорить вкамеру заранее согласованный текст. Ночтобы ни предписал человек скамерой,говорят герои все равно то,что под камеру уже говорили ичто навело автора наэту мизансцену. Иходят эти люди,иразговаривают,исидят наБТРах также,как сидели тридцать лет назад безо всякой камеры вЧечне.
Они вообще ведут себя одинаково везде,где горизонт жизненного планирования ограничен очередным штурмом,засадой или растяжкой. «Русские навойне» могут красоваться ипривирать,нотуправду,которую они испугаются рассказать завтра,дома или вгоспитале,которую будут заливать спиртом или закидывать метом,здесь они рассказывают легко. Они безбоязненно распространяют фейки про армию,которая ивоюет так себе,исконтрактами жульничает. Они по-иноагентски смеются над патриотическими идеалами. Бояться уже нечего,«дальше-окопа-не-сошлешь»— непременная нагрузка кпороху,которым пропитан воздух.
Ноглавное— здесь вообще другая система координат «хорошо-плохо»,«правильно-неправильно». Мотивация ненависти кврагу или заработка важна,нонепервична. Самая меркантильная мечта после первого боя трансформируется вмечту выжить,она подминает под себя все,что было важно раньше,ибольше ненадо даже никем непритворяться.
Сконтрактником,обеспечивавшим безопасность наизбирательном участке вГрозном,навыходе скоторого обезопасности втедни никто непомышлял,мыговорили обо всем,очем говорилибы сослучайным попутчиком впоезде— офутболе,омашинах,даже окаком-то кино,потом онмне нетаясь иснюансами рассказывал обоевых буднях,сподробностями назависть любому противнику войны. Апотом зашел парнишка-чеченец,судя повиду,только-только получивший паспорт,имой собеседник,побледнев,дернул предохранитель,прицелился,все легли,икто-то сообразив,крикнул парню что-то по-чеченски,итот вынул руки изкармана. Лучше выстрелить,апотом пожалеть,чем невыстрелить ивзорваться,— пояснил,успокоившись,контрактник.
Явидел людей,которые ехали назачистку. Обычных,наБТРах. Дело невтом,что война делает излюдей фредди крюгеров,— ради этого открытия кино снимать нестоило бы. Ноунас тут получается кино про то,как меняются табу икак кэтому относиться— ихочется думать,что визначальном сценарии все это между строк было заплаировано.
Кино недля всех
Критики,защищающие эти табу,заходят сфланга: вфильме ничего несказано про вторжение вУкраину итем более непоказано про военные преступления. Строго говоря,Василь Быков или Генрих Белль тоже ничего неписали о 22июня или опровокации вГляйвице. Авоенные преступления неделаются каждый день,даисама война— невечныйбой. Война,как нистранно,это тягучие будни сперегруппировками,окапыванием,ожиданием— чем,собственно говоря вэтом кино изанимаются. Как обычные люди.
Новсоответствии сэтическим торжеством военного времени показывать улыбчивого,обнимающего жену или уже оплакиваемого еюоккупанта— значит,вызывать кнему сочувствие,или вообще допускать возможность человеческого взгляда —преступление против человечности само посебе. Авнашем кино все оказывается немного наизнанку: невойна— форма нормальности,анормальность навойне— это то,что происходит между Бучей иИрпенем. Или даже собобщением: между Самашками 30-летней давности иБучей. Итут ужне кавтору вопрос,что захлестнет зрителя— сочувствие или любопытство: акак,интересно,эти милые люди покажут себя вБуче? Как это уже три споловиной года— про многих знакомых,даинезнакомых тоже —что,неужто ионзигует?
Чужая смерть вВенеции
Вискусстве такого кино нет презумпции невиновности. Подозрение,испытываемое кавтору,важнее того,что что снимает. Можноли пробраться скамерой ксамой линии фронта без высочайшего разрешения? Вообще-то можно,хотя итрудно. Ненасвой страх ириск,нодоговориться своинским начальником местного уровня вполне реально,там люди разные,глядишь,иповезет.
Как именно повезло Трофимовой,мынезнаем,ислава Богу,эта тайна— еепрофессиональное право. Амогло неповезти,иэто тоже обычная жизнь,пусть инавойне.
Только уэтой жизни другие причинно-следственные связи,другое устройство времени ипространства,другие критерии. Люди поразным причинам отправились,как они думали,воевать,аоказалось— выжить любой ценой. Они декларируют самые антивоенные вещи,которые органично переходят всоловьевскую чушь изтелевизора; ему неверят,ато,что они невидят противоречий,— неповод для разоблачительного осмеяния,аточный образ: война илюди всвоих смыслах непересекаются,эта отстраненность— ось,накоторую нанизывается кадр закадром.
Аближе кконцу появляется сельская бабка,извсего жуткого гиперреализма которой критики увидели только боязнь возвращения ВСУ. Да,она боится. Нонепотому,что Украина для нее враждебная сила. Она небоится засвою жизнь— хуже ееподвала жизнь ейуже ничего непридумает. Это угроза только представлению омироустройстве,которое она худо-бедно,наживую нитку,изтого,что было под рукой,выстроила. Апод рукой портрет Ленина вшколе,все жили вмире,имир был СССР,тоесть таже Россия.
Итеперь как-то надо уместить вголове,что эта Россия иустроила все так,что единственным спасением для нее становятся консервы,которые ейпривозят тесамые «русские навойне». Получается так себе,асВСУ,наверное,ивовсе неполучится. И бабка— единственный персонаж,которому удается хоть так что-то внутри выстроить и вместить. Она,впрочем,иединственная,кто вэтом кино сначала всеже дома,ауже потом навойне.
Такое кино. Непонятно только,зачем его возили вВенецию. Там всего этого,никто непонял.